нашла мне работу в компании по упаковке фруктовых коктейлей. Запах был ужасающим. Я больше никогда не буду есть фруктовый коктейль, и думаю, что именно из-за него я по сей день не могу есть фрукты из гастронома или где-либо еще, где они были предварительно нарезаны.

Я была странной и тощей. У меня не было абсолютно никаких навыков общения с людьми, потому что я никогда не имел с ними дела. Все на стройке держались как можно дальше от новичка. Я думал, что смогу влиться в коллектив, но не тут-то было. Люди работали в парах, и бригадир подошел ко мне.

"Лури, почему никто не хочет с тобой работать?"

"Я не знаю", - сказала я и попыталась скрыть, что это действительно начало причинять мне боль.

Потом за мной пришли новые парни, и они сразу же вписались. Это был я, они что-то учуяли во мне. Я не был похож на них.

Бригадир дал мне работу, на которой я работал один. Мне приходилось носить ящики с консервированными фруктовыми коктейлями в большую морозильную камеру и обратно. Вонь стояла ужасная, а пот застывал на мне, когда я возвращался из летней жары.

Я больше никогда не буду есть фруктовый коктейль.

Я бросил работу, поссорился с Венди и вернулся в Нью-Йорк. Венди пыталась уговорить нас заняться сексом вместе, а я совершенно не хотел в этом участвовать. У меня не было денег, так что я не мог взять такси, а все мои вещи были в большой армейской сумке, которая стала такой тяжелой, что я просто тащил ее за собой, подпрыгивая на манхэттенских мостовых. Я понятия не имел, куда идти, а дно вещевого мешка рвалось. Раздача носков и нижнего белья по всей Тридцать четвертой улице.

Я позвонил своему дяде Джерри, который сказал, чтобы я приехал к нему на Пятьдесят седьмую улицу. У него был очень романтичный дуплекс-пентхаус на Пятьдесят седьмой между Шестой и Седьмой авеню. Я спал на диване. Джерри переезжал в более просторное жилье на Централ-парк-Уэст, прожив в своей идиллической холостяцкой квартире четверть века. Арендная плата составляла 130 долларов в месяц. Я хотела продолжать жить там и после его отъезда, но он сказал, что это незаконно. Джерри был адвокатом. И он был хорошим человеком. По-моему, его можно назвать "менш".

Он поручил мне рассортировать сотни книг по категориям, а затем упаковать их. Не думаю, что он действительно нуждался в этом, и часто я понятия не имел, к какой категории отнести ту или иную книгу, но делал все, что мог.

В холодильнике лежали стейки, и к этому времени я снова начал есть мясо. Моя кожа становилась все менее похожей на бумагу. Я жарил стейк, а потом запивал его большим стаканом виски из бара дяди Джерри. Сам он не пил, но у него был полный бар для посетителей.

Потом он сказал, что его новое жилье находится на стадии строительства, но, если меня не смущает шум и беспорядок, я могу там переночевать. И я перенесла свой рог и вещевой мешок на стройку, которая в итоге должна была стать роскошной квартирой на Сентрал-Парк-Уэст, с потрясающим видом на парк.

Я спал в спальном мешке в передней комнате с большим окном, выходящим на парк. Шнур с нарядной кисточкой свисал до земли с приспособления, закрывавшего шторы. Однажды ночью мне приснилось, что я перерезал шнур зубами. Проснувшись, я вышел в Центральный парк, а когда вернулся в квартиру, рабочие перекладывали листы из одной комнаты в другую. В углу я увидел оборванный шнур для штор. Я был уверен, что в этом должно быть какое-то значение, но не знал, какое именно.

Мой дядя устроил меня на работу в отель "Плаза". Я была новым диспетчером ночной уборки. Если Милтону Берлу требовалось больше подушек, я звонила Элси или Беверли и просила их принести подушки мистеру Берлу.

Я любила горничных. В основном это были ямайки и гаитянки, и они были замечательными. Мы постоянно подтрунивали друг над другом. Я чувствовала себя одной из них.

Там был большой, пожилой, злой ирландец по имени Джон, который занимался техническим обслуживанием. На все вопросы он отвечал так: "Они могут забить песок себе в задницу".

Я работала с четырех часов дня до полуночи, что меня вполне устраивало. С четырех до шести вечера было много работы, составлялись списки выезжающих и убираемых номеров. Затем, в шесть вечера, работа затихала, и, если только гостю что-то не требовалось, делать было особо нечего. Я брал с собой рожок и репетировал или крал канцелярские принадлежности Plaza и рисовал в своей маленькой кабинке, окруженной свежими, чистыми полотенцами.

 

-

Стремление к мистической трансценденции все еще сохранялось, но уже не было постоянным занятием. Я флиртовал с горничными. Но, как ни странно, в итоге я переспал с одной из них - моей начальницей, мисс Андраде. Ей было пятьдесят два. Это 1974 год, так что мне, наверное, было двадцать два. Она была шведкой и довольно симпатичной для своего возраста. Другие парни на работе постоянно приставали к ней и не могли понять, почему она с этим чудаком, когда люди узнали о нашей небольшой интрижке.

Я никогда не переставал называть ее мисс Андраде. Даже когда я переспал с ней два или три раза, я все равно называл ее мисс Андраде. Ее настоящее имя было Гури, но я просто не мог этого почувствовать. Эван познакомился с ней, и его крайне смутило, что я не называл ее по имени. В основном мы просто занимались сексом в отделе домоводства, когда никого не было рядом, но пару раз я ездил к ней домой в Джексон-Хайтс. Она намазывала мой член кленовым сиропом и слизывала его. У нее не было ни малейшего желания сосать мой член. Это было что-то, о чем она явно прочитала в журнале: "Интересные способы разнообразить сексуальную жизнь!".

Но с ней было весело. Я провел с ней одну очень странную новогоднюю ночь. Почему-то сама мысль о том, чтобы встретить Новый год с ней, указывала на полную пропасть, и это заставляло меня грустить по ней. Боже мой, мисс Андраде, если она еще жива, должно быть, уже под сотню. Если вы еще здесь, мисс Андраде, то мой вам теплый, сердечный привет.

 

-

Моим первым настоящим жильем в Нью-Йорке была железнодорожная квартира на Четырнадцатой улице между Первой и Второй авеню. Там не было душа и только